— Проси за наших у своего мужа! — приказал Божка.
Кела обвела односельчан непонимающим взглядом.
— О чем вы, господин Божка?
— Проси, чтобы твой муж вывел оставшихся охотников к деревне, — разъяснил староста.
Кела все равно ничего не поняла; ее отпустили, ноги подкосились сами собой, и она упала. Повторив свое требование, загоржане разошлись. На дверь овина снаружи легла тяжелая балка. Выбраться было невозможно — окошки под самой крышей были слишком малы, чтобы в них смогла пролезть даже такая худая девушка, как Кела.
Она села, обхватив колени руками, и прижалась к ним щекой. Шепнула:
— Григор, да что же это делается?
Муж не ответил. То ли для его прихода было еще слишком рано, то ли он не мог проникнуть в овин, а то ли просто не пожелал явиться. Кела, несмотря на все волнения, смогла уснуть на жестом полу. Сон ее был беспокоен, но наутро Кела не смогла ничего вспомнить.
К полудню в деревню принесли трех из шести пропавших. Они были обезображены, дикими зверями, либо забавами Охоты. Староста велел всыпать Келе десяток плетей, чтобы охотнее говорила с Господином. Она ничего не понимала, кроме того, какое унижение ее ждет. Сыновья старосты заставили ее раздеться почти донага, позволив оставить только рубаху, и избили гибкой кожаной плетью. Односельчане при этом смотрели с надеждой, словно она тотчас же начнет просить за них.
Еще два тела нашли почти на закате чуть южнее перевала, в неглубоком ущелье. Безумная поминальная гульбина развернулась очень быстро, словно ее готовили долгие месяцы, и втянула в себя даже отца Афония. Трое молодых людей появились в овине уже пьяные, без труда отбросили бревно-щеколду и запалили лампу в опасной близости от снопа. Заводила — младший сын старосты, Офр, начал развязывать пояс. В любое другое время Кела успела бы убежать. Собственно, такое однажды уже было, и Офр с тех пор крепко невзлюбил ее. Но из-за плетей Кела с трудом двигалась и могла только отползать, стиснув зубы.
Насильники изодрали в лоскуты ее рубаху, избитая спина почувствовала грубое прикосновение земли и соломы. От троих несло перегаром, чесноком и перцем, а руки у них были горячи, как угли. Прикосновения мужа вызывали у Келы только легкое отвращение и холодность, из-за этих лапищ она чувствовала жуткий стыд и боль. Наконец парни уснули, слишком пьяные и способные только на слюнявые вонючие поцелуи и удары кулаками. Кела с трудом поднялась, завернулась в оставшиеся от рубахи лохмотья и побрела прочь от овина, морщась от уколов ледяного дождя с мелкой крупкой снега.
В доме все было перевернуто вверх дном, хорошо, хоть с петель не снесли. Кела обтерлась скомканным рушником, вытащила из-под перевернутого сундука рубаху и взвыла из-за прикосновения грубой холстины к рубцам. Лечь было страшно, потому что запора на двери больше не было. Кела устало опустилась на лавку и прижалась щекой к холодной печи.
О приходе Григора она узнала по едва слышному шороху и легкому запаху земли. Мертвеч стоял посреди комнаты, мрачно изучая разгром, потом легко перевернул опрокинутый стол и посмотрел на Келу. Она встала, делая ему навстречу осторожный шаг.
— Ты бродишь с горными духами, Григор, ты должен был видеть самого князя гор. Попроси Господина за заплутавшего охотника.
Мертвец покачал головой.
— Ему уже ничем не помочь.
— Григор! — взмолилась Кела. — Ты получишь все, что пожелаешь. Мое тело. Мою душу.
Она резко нервно дернула завязки, и последняя защита соскользнула с плеч к ее ногам.
— Твои волосы? — насмешливо предположил мертвец.
Кела протянула руку, сняла с крючка ножницы и обрезала спутанные косы у шеи. Протянула их призраку.
— Мои волосы.
Григор взял их, свернул в кольцо и прицепил к чудом уцелевшей, только потерявшей один зуб прялке. Потом подошел вплотную к Келе. Та внутренне сжалась, но заставила себя выпрямиться. Узкая горячая кисть коснулась ее плеча, смахивая обрезанные волоски. Кела почувствовала, как слезы застилают глаза.
— Все загоржские охотники погибли, причем, по собственной глупости, — шепнул Григор. — Я не смог бы им помочь, даже если бы захотел. Я и не хочу.
Мертвец ласково погладил плачущую Келу по щеке. Она упала на колени, бессвязно умоляя его попросить за деревню. Обещала все, совершенно все. Григор присел рядом, нежно обтер избитую спину жены какой-то травой, надел на безвольную женщину рубаху. Обнял. Кела почувствовала наконец себя в безопасности и закрыла глаза.
— Они обидели тебя, девочка, они должны получить по заслугам, — прошептал мертвец. — Деревню давно пора снести с лица земли.
Кела замотала головой.
— Не надо! Оставь их!
Мертвец погладил ее остриженную голову.
— Ты такая глупышка, Кела. Но ты спасла Загоржу.
— Ты попросишь у Господина? — Кела подняла голову, пытаясь разглядеть в тусклом свете лампы глаза мужа.
— Да.
Кела слабо улыбнулась. Потом вдруг помрачнела.
— Хветродую завтра конец?
Мертвец кивнул.
— Ты не придешь больше? Я… Господин ведь отпускает души только до конца луны…
Мертвец вновь кивнул.
— Я больше не беспокою тебя.
Кела присела на край стола и царапнула гладкую поверхность досок. Мертвец склонился и поцеловал ее.
— Береги себя, Кела.
Он вынудил ее лечь на лавку, осторожно накрыл одеялом. Глаза Келы закрылись сами собой, тихий шелест погрузил ее в дрему. Ей грезилась тонкая темная фигура, которая прядет из ее волос нить и тихо что-то напевает.
— Разве можно выпрясть из волос? — удивилась Кела во все.